Неточные совпадения
Свобода мысли
в эмигрантской среде признавалась не более, чем
в большевистской России.
Наконец,
в атмосфере
эмигрантской стала остро та же проблема свободы.
Но это лишь значило, что выявились мои изначальные, глубокие эмоции и оценки
в результате моей реакции на
эмигрантскую среду и на западную буржуазность.
Умеренно «правые» течения (с крайними «правыми» течениями я совсем не соприкасался), то, что можно было бы назвать
эмигрантским центром, особенно
в молодежи, сначала, очевидно, предполагали, что я по своим эмоциям и оценкам их человек,
в то время как я никогда им не был.
Повторяю, я очень мучительно переживал
эмигрантскую среду, отсутствие
в ней умственных интересов, нежелание знать русскую мысль, отвращение к свободе, клерикализм, поклонение авторитету.
— Чего рассказывать. Третьего года мы отправились втроем на
эмигрантском пароходе
в Американские Штаты на последние деньжишки, «чтобы испробовать на себе жизнь американского рабочего и таким образом личнымопытом проверить на себе состояние человека
в самом тяжелом его общественном положении». Вот с какою целию мы отправились.
— Но, однако ж, переплывать океан на
эмигрантском пароходе,
в неизвестную землю, хотя бы и с целью «узнать личным опытом» и т. д. —
в этом, ей-богу, есть как будто какая-то великодушная твердость… Да как же вы оттуда выбрались?
— Беги за ней, может, догонишь, — ответил кабатчик. — Ты думаешь, на море, как
в поле на телеге. Теперь, — говорит, — вам надо ждать еще неделю, когда пойдет другой
эмигрантский корабль, а если хотите, то заплатите подороже: скоро идет большой пароход, и
в третьем классе отправляется немало народу из Швеции и Дании наниматься
в Америке
в прислуги. Потому что, говорят, американцы народ свободный и гордый, и прислуги из них найти трудно. Молодые датчанки и шведки
в год-два зарабатывают там хорошее приданое.
Они вышли и пошли берегом, направо, к пристаням,
в надежде, что, может быть, Матвей и Дыма приехали на том
эмигрантском корабле из Германии, который только что проплыл мимо «Свободы».
С разными"барами", какие и тогда водились
в известном количестве, я почти что не встречался и не искал их. А русских обывателей Латинской страны было мало, и они также мало интересного представляли собою. У Вырубова не было своего"кружка". Два-три корреспондента, несколько врачей и магистрантов, да и то разрозненно, — вот и все, что тогда можно было иметь. Ничего похожего на ту массу русской молодежи — и
эмигрантской и общей, какая завелась с конца 90-х годов и держится и посейчас.
Немало был я изумлен, когда года через два
в Петербурге (
в начале 70-х годов) встретился
в театре с одной из этих дам,"лопавших"груши, которая оказалась супругой какого-то не то предводителя дворянства, не то председателя земской управы. Эта короста со многих слетела, и все эти Соньки, Машки, Варьки сделались, вероятно, мирными обывательницами. Они приучились выть по-волчьи
в эмигрантских кружках, желая выслужиться перед своим"властителем дум", как вот такой Н.Утин.
Она более разнообразна, к ней принадлежит очень высокий культурный слой, и она может иметь большое положительное культурное значение, если преодолеет
в себе специфически
эмигрантскую психологию.